Бернардо (к Горацио) Ну что, мой друг? Ты бледен! Ты дрожишь! У.Шекспир
"Только бы не сегодня, только бы не сегодня!" — будто мантру, повторял про себя опер Степнов всю дорогу от родного отделения до личного гаража. Надо же — как назло все сложилось: и жену понесла нечистая в Ставрополь, мамашу навещать, и соседи куда-то уехали уже неделю как... А когда хочется в тишине и покое побыть, так не дождешься от них отъездов. На всякий случай, прежде чем зайти в квартиру, опер Степнов вытащил из кобуры табельный пистолет и, надеясь, что никто не увидит его позора, бочком проник в образовавшийся между дверью и косяком зазор. Зазор был немаленьким, если принимать во внимание сто двадцать пять килограммов чистого оперовского веса, но самому Степнову казалось, что он совсем несолидно, по-пацански, пролез в узёхонькую щелку. Таким вот нелепым образом он заходил к себе домой уже второй вечер. Как и вчера, бегом, не разуваясь, ринулся включать телевизор, лишь бы устранить эту гробовую тишину. Вчера его встретили "городковцы" Олейников со Стояновым в каком-то юбилейном концерте, сегодня с экрана сурово щурился Расторгуев и, грозя пальцем, рекомендовал стране спокойно спать после мирного трудового дня. Колин образ как-то успокаивающе подействовал на степновскую душу. Быстро хватанув на кухне рюмку, возле раскрытой дверцы холодильника опер налил себе студеной "беленькой", выдохнул, занюхал форменным рукавом, а потом захрумкал наскоро изловленным в банке огурцом. Стало значительно легче. Веселей стало значительно! Уже не прижимаясь к стенам, опер Степнов проследовал в прихожую, где и разулся, а также чуть было не снял по привычке кобуру. Подумав, кобуру он решил оставить. Мало ли. В зеркало он тоже решил не заглядывать, ведь вчера и позавчера в это же самое время... бр-р-р! И вспомнить жутко. Но от его милиционерского наметанного взора не ускользнула одна нехорошая странность, сотворившаяся на тумбочке перед зеркалом. Вернее, не сотворившаяся, а исчезнувшая. С корнем. Супруга опера, Татьяна Сергеевна Степнова, в бытность свою дома, любила повисеть (не в буквальном смысле, увольте!) на телефоне. До того, надо сказать, любила, что рядом с зеркалом и тумбочкой, на которой аппарат базировался, поставлено было кресло, дабы могла Татьяна Сергеевна обсуждать общих знакомых и телесериалы сколь угодно долго. А чтобы гражданка Степнова имела возможность и записывать что-либо, не покидая любимого кресла, к стене прикрепили шариковую ручку на длинной леске-пружинке, под телефон же клали старую общую тетрадь. И вот теперь ни ручки, ни тетради на месте не было... На кухне что-то звякнуло. Опер Степнов слегка присел и трясущимися пальцами заскреб по спасительной кобуре. "Да-а-ай!" — так и стоял в ушах вчерашний глухой вопль. — Только бы не сегодня! — прошептал опер, снова схватил оружие и уже смелее оглянулся. Надо полагать, никаких посторонних личностей позади него не оказалось. — Фух! — Степнов утер лоб, неловко кхекнул и снова отправился на кухню, где разогрел оставшиеся со вчерашнего жуткого вечера пельмени, а заодно подзаправился второй стопкой сорокаградусного лекарства от страха. Вчера эти пельмени не полезли в горло после пережитого, а сегодня, хоть и слиплись, хоть и пропахли холодильником, а все же аппетит вызывали немалый. Поесть удалось без помех, не то, что вчера. Расскажи кому — не поверит! Правда, Степнов никому об этом рассказывать не собирался, хотелось ему спокойно дослужить в правоохранительных органах, не привлекая к себе ненужного внимания органов здравоохранения. Сыто и сонно раскинувшись на кушетке, опер переключился на свой любимый канал, где его киношные коллеги-менты снова что-то расследовали, умудряясь делить одно занюханное преступление между сотрудниками всего отдела. То ли дело у него, у Степнова, — шкаф ломится от папок, а дела все прибывают и прибывают. И не только к нему. У сослуживцев ничуть не лучше обстановочка, просьба заметить! И как только глаза Степнова начали слипаться, а тело расслабилось в предвкушении длительного и здорового сна, началось... Вначале в ванной хлестнула тугой струей вода. Так, словно кто-то одним махом сорвал кран с трубы. Следом кто-то забился о кафельную стену, подобно слепому, который не смог найти дверь и выйти из помещения. Когда в карьере Степнова был случай задержания алкоголика Сидорова, гонявшего топором жену и соседку, такого ужаса, как сейчас, бравый опер не испытывал. Нет, конечно, не очень-то хотелось получить обухом по темени, однако ж там все было понятно: бытовуха на почве пьянства. А тут... Стоило в ванне стихнуть, в спальне поднялся истошный вой, погромче, нежели вчера. Уже приготовившийся к этому, Степнов максимально прибавил звук в телевизоре и выхватил из-под подушки распятие. Большое такое, красивое. Помнится, проходил один тип по делу о церкви, вот от него ворованный крест-улика и остался. Опер тогда решил, что не по-божески как-то хранить святыню в милицейских сейфах. Кто ж знал, что пригодится реликвия, да еще и при таких обстоятельствах? Стиснув в одной руке крест, а в другой — пистолет, опер Степнов приступил к деморализации противника. А точнее, стал делать вид, будто ничего не происходит. Вдруг само пройдет, если не обращать внимания? Не звать же на помощь, в самом деле! — Гы-ы-ыде-е-е вы-ы-ы?! — провыло что-то загробным голосом. Еще вчера и позавчера "оно" толком не говорило. Степнов наскоро перекрестился. Давление скакало, кровь шумела в ушах и колотилась в черепной коробке. — Гы-ы-ыде-е-е вы-ы-ы?! — повторил полтергейст, что-то роняя в коридоре. Не зря, значит, опер повесил снаружи на дверь зала фотографию тещи. Отпугивает! В сериале началась оглушительная перестрелка, и все равно голос призрака и звуки крушимой мебели перекрывали телевизионный шум. — Изыди! — непривычно зашептал Степнов, одновременно ощущая себя идиотом и без пяти минут инфарктником. — Гы-ы-ыде-е-е вы-ы-ы?! Опер забаррикадировал вход креслом, кушеткой, столом, сверху всего этого присовокупил три стула и зачем-то — любимую вазу жены. Стоило ему завершить все эти манипуляции, дверь зала сотряслась от жуткого удара. Видимо, фото Ксении Тимофеевны прекратило свое благотворное, то есть охранное, воздействие на нечисть. Под натиском чего-то очень сильного дверь, а с нею и гора мебели пришла в движение. Степнов навалился всем своим центнером с четвертиной на кушетку: — Отче наш! Иже еси... ох ты ё-ё-ё!.. на небеси! Эт самое... имя твое... да светится... как там оно дальше-то?.. Видя, что молитва не так уж чтобы очень помогает ему, опер принялся осенять дверь крестным знамением, делая это попеременно то распятием, то пистолетом. — Вы-ы-ы ту-у-ут! — взвыл незваный гость, очевидно делая для себя радостное открытие. Степнов явственно ощутил, как седеют остатки волос на затылке. Надо было очертить себя кругом, ведь читал классика в школе! — Я ви-и-ижу ва-а-ас! Не пря-я-ячтесь! Мне на-а-адо написа-а-ать заявле-е-ение! — стонал за отворяющейся дверью призрак. Опер не поверил своим ушам, но все-таки переспросил: — К-какое заявление? — Об уби-и-ийстве! И в последнем натиске покойник просочился в комнату. Степнов мог бы поклясться, что был отброшен, а вовсе не сам отпрыгнул, в дальний угол. Труп, как и положено трупу, выглядел неприятно: бледно-серое лицо, пустые рыбьи глаза, в черепе засел призрачный топор, а по облаченным в саван плечам стекала призрачная кровь и призрачные мозги. Саван, правда, Степнов раньше видел только в старых глупых фильмах, а вот тетрадь и ручка в призрачных пальцах привидения были ему смутно знакомы. — О каком убийстве? — сползая по стене, прошептал Степнов, не сводя глаз с надвигающегося кошмара. Призрак остановился в полутора шагах от него и печально вздохнул: — О моем, товарищ оперуполномоченный! Степнов пригляделся. Кажется, эту личность он встречал и прежде. Правда, без топора и прочих атрибутов насильственной гибели. А, так это же сосед того самого алкоголика Сидорова! Узнавание добавило оперу бодрости: — Так не поздновато ли вы спохватились, гражданин покойник, а? Мертвец развел руками, по-прежнему не выпуская из них ни ручки, ни тетради: — Так вы же сами тогда сказали: "Вот когда убьют, тогда и приходите"! Ну вот я и пришел! На чье имя заявление-то писать, товарищ оперуполномоченный?..
