Проснувшись, Николас почувствовал приятный сладковатый аромат. Сахар, лимон и даже немного терпкого коричного. Было тепло, сквозь веки он видел солнечный свет, пробивающийся сквозь матовые стекла в комнату. Так не хотелось открывать глаз, хотя бы часок еще вот так полежать, наслаждаясь утром в неком подобии нирваны, да вот только ситуация не позволяла.
Через секунду он понял причину этого сладковатого аромата. Разлепив, наконец, веки, он обнаружил, что лежит, уткнувшись лицом в рассыпанные по подушке волосы Ренарда, ухватив последнего за плечо.
- Черт,- он откатился в сторону.
- Проснулся, наконец,- Николас чуть в обморок не упал, услышав голос Рино,- Доброе утро.
Он тяжело встал с кровати и добавил:
- Хоть я и не понимаю, что в нем может быть доброго.
Парень не нашелся, что ответить. Вместо этого он предложил помочь с рубашкой. «Интересно, у него в гардеробе еще что-то есть?»
- Не надо, обойдусь,- как странно было видеть его без своей привычной мимики – все движения приходилось сдерживать и сводить на нет театральность.
Винсент встретил на кухне с чаем. Увидев Николаса, он неуверенно улыбнулся и промурлыкал:
- Bon matin, mon cadeau!
- Тебе того же… бон мати… а что такое «cadeau»?
Винс странно улыбнулся и уставился в свою чашку, поигрывая по ней пальцами.
- «Подарочек»,- наконец ответил он.
- Моя мама…
- На балконе,- перебил его Винс,- Не спрашивай почему, я не знаю,- он поймал подозрительный взгляд парня и усмехнулся,- Я был паинькой. Выпей чаю.
- Нет, спасибо,- отказался он.
Николас присел в углу стола, подальше от опиравшегося о плиту Винсента. Странно, как в свете последних событий стал он воспринимать манеру общения Винса. Конечно, на то были причины, но всё равно интересно, как это выглядело со стороны?
- Налить чаю? Может, кофе приготовить?- Винсент обратился к вошедшей Ирме.
- Приготовьте, пожалуйста,- кивнула она и улыбнулась Николасу,- Привет сынок.
- Привет,- бросил тот.
- Bon matin, mon petit!- Винс улыбнулся Рино, присоединившегося ко всем.
- Bon matin, monsieur de Lavalier,- он склонил голову.
- Как-как?- Николас прищурился,- Монсеньор… кто?
Винсент удивленно уставился на Ренарда, который больше был занят завязыванием халата, чем разговором, потом перевел взгляд на Николаса и тихо засмеялся. Протянув Ирме чашку горячего черного кофе, он, наконец, ответил.
- Де Лавальер. Наша вторая фамилия.
- Так вы французы!- воскликнул он.
- По матушке,- подтвердил старший брат, но легкая улыбка внезапно сползла с его лица, оставляя какую-то мучительную задумчивость.
Николас так и не понял, в чем дело столь явной перемены настроения, но промолчал, не желая комментировать увиденное. Хотелось всё-таки посмаковать утро.
- Почему вы не обратитесь к врачу?- спросила Ирма,- Или в больницу?
- Это чревато проблемами,- ответил Рино,- Я имею ввиду СМИ. Сразу придумают историю. Неприятно читать на передовой огромную статью отборной лжи о тебе. Надоело. Да и если кто-то что-то пронюхает, вам проблемы. Все проблемы мы привыкли решать без участия других людей, тем более, адвокатов, врачей и журналистов.
- Да, нашу жизнь освещают с таких грязных сторон,- заметил Винсент, прикрыв глаза, словно в полудреме.
- Кто бы говорил,- мрачно протянул Николас.
- Может, перестанешь обо мне так говорить?- раздраженно рыкнул он на повышенных тонах.
- О чем это вы?- спросила Ирма.
- Ничего особенного,- попытался отмахнуться Винсент.
- Что значит «ничего особенного»?- тут уже Ренард вступился,- Слишком большой след ты оставил в моей жизни, чтобы считать его «ничем особенным». Или мне повторить наш последний разговор на эту тему? Я-то могу.
- Люди не меняются,- заметил Николас.
- У меня такое ощущение, что все против меня,- простонал, взъерошив волосы, Винсент, от чего длинные светлые локоны рассыпались по лицу.
- А я должен был поддерживать, да?- наиграно удивляясь, спросил Рино.
- Конечно,- тихо сказал Николас,- Разве ты не знаешь…
- Хватит!- рявкнул Винс.
Повисла напряженная тишина. По выражению лица Ренарда было понятно, что его брат никогда не повышал голоса. Нет, он не кричал, но в голосе читались совершенно новые, твердые от отчаянья нотки. От этого Ирма, только севшая на стул, вздрогнула.
- Да, Николас, люди не меняются,- заговорил он, даже не пытаясь скрыть злости и некой обиды, и обернулся к брату.- Хочешь знать, изменился ли я? Нет. Хочешь знать, жалел ли я? Да. Да, жалел. Спустя час, спустя минуту я жалел и каждую секунду все эти годы я то и делал, что жалел о содеянном. Все эти 11 лет. Но того 27-летнего мальчишку не вернуть. Я хочу, чтобы ты это понял брат… чтобы вы оба поняли! Если бы у меня был шанс повернуть время вспять, я бы воспользовался им. Если бы мне дали возможность, я стер бы из истории тот день. Даже во всем мире изменить что-то… я бы не думал о войнах, о бедняках, нет, я бы подумал сразу о тебе. О том, чтобы не совершить того, о чем теперь жалею, чтобы исправить этот мой великий, лучезарный грех. Он отравляет нам жизнь, брат. Ты говорил, что простил, ты хочешь в это верить, ради меня, ради себя, но это не так, я же вижу! Всё бы отдал за второй шанс. Всё, только бы изменить прошлое. Потому что я люблю своего братишку. Всегда любил,- он хмыкнул,- Но тебе, видимо, совершенно не хочется этого знать.
Винсент вздохнул и замотал головой, убирая волосы с лица и успокаиваясь, а спустя секунду продолжил уже спокойнее:
- Только и знаете, что осуждать меня и тыкать носом, словно провинившегося щенка. И никто не замечает, что я готов сделать, чтобы ты меня простил, как я стараюсь. Я не изменился, поэтому по-прежнему готов сделать для тебя всё. Ты сказал, что хочешь, чтобы я себя ненавидел за это… так знай, что всё это время ты имел то, чего желал. Я себя ненавидел! Все эти 11 лет, с каждым днем всё сильнее, но я ничего не показывал, я не хотел вызывать подозрений, переживаний… доволен теперь? И сюда пришел я не насмехаться, а помочь… не ненавидел бы, не хотел бы что-то исправить – пришел бы? И что ты знаешь о тех ночах без сна, где ты видишь глаза брата, глаза человека, ради которого без преувеличений жил и живешь… осуждающие, испуганные, понимая при этом, что ничего уже не можешь изменить, и что бы ты сейчас не делал, ты сделаешь хуже? Пожалуйста, давай! Мсти мне, мой очаровательный мститель, напоминая о прошлом. Да, я заслужил! Только вынесешь ли ты это – бить меня с каждым разом всё сильнее? Я не пытаюсь оправдаться, я виноват, но я осознал, что сделал. А ты-то осознаешь?
- Давай прекратим этот, с позволения сказать, разговор,- тихо сказал Рино.
- Так я и думал. Нам не понять друг друга.
- Вы можете мне объяснить, о чем речь?- опасливо прошептала Ирма, всё еще побаиваясь смотреть Винсенту в лицо.
- Нет,- ответил Николас.
Винсент же выпрямился и направился к выходу.
- Когда-то давно я причинил брату много боли, и теперь не знаю, что сделать, чтобы он простил меня. Пойдемте, я отвезу Вас к вокзалу.
- Сынок,- она подошла к Николасу и положила руки ему на плечи,- Мне жаль, что всё так сложилось. Но своего мнения я менять не намерена. Я не одобряю твоего решения, но пусть оно остается за тобой. Но помни, я всегда рядом, если понадоблюсь.
Он ничего не ответил. Потому что не знал – что. Попытаться объяснить, что Рино не так плох, как она думает? Согласиться с ней и дать ложную надежду, что он собирается вернуться? Начать перечить, что он не вернется? Всё это противоречило его желанию разойтись друзьями. Потому он просто молча обнял женщину и проводил до двери.
- Прости ее, Рино,- спустя некоторое время, проведенное в тишине, сказал Николас,- Она не со зла. И меня прости, я не знал, что всё так может обернуться.
- Я не злюсь,- выдохнул он,- Хватит уже извиняться. Я не виню ни тебя, ни твою мать. Я уже всех простил.
- Кроме брата…
- Ты что, решил стать на его сторону?!!
- Прости. Я хотел это подумать,- проскулил тот, но, задумавшись, продолжил,- Он убедителен. Не знаю, как правильно судить о людях – по прошлому или настоящему?
- Если он говорил правду,- отметил Ренард,- Простить… я не могу. Рад бы, да не могу. Он был прав, я внушил себе, что не держу зла, но каждый раз… ох, не важно. Тебе не понять.
- В некоторой мере я понимаю,- задумался Николас,- Ведь он мне очень нравился всё это время. А потом ты рассказал мне, и я так чертовски запутался! Я не знаю, судить его за грехи или за поступки. Я понимаю теперь, что, отгораживая меня от него, ты пытался защитить меня, но… но он не такой плохой. Просто… ну, посмотри сам: как только я позвонил ему и сказал, что тебе нужна помощь, он пробыл в пути более суток, чтобы увидеть тебя. Но… смог бы я простить? Ведь… инцест… Рино, это очень, и очень, и очень сложно.
- Это ты мне говоришь? Я стараюсь понять ситуацию с десяток лет, но чем дольше думаю, тем труднее становиться.
- Если силой отвечают на силу, стоит ли прилагать усилия для решения проблемы, или лучше пойти окружным путем? И если ты не можешь решить всё рационально, может, лучше воззвать не к логике, а к чему-то другому?
- Довериться чувствам?- поднял бровь Ренард,- Говоришь, как женщина, право слово.
- Э, нет, брат, я читаю книжки, как ты постоянно говоришь всем. На днях китайских философов изучал, вот и прорвало. Думаю, в этом есть какой-то смысл. Просто выключи рационализм и прислушайся к себе – хочешь ты его простить или нет?
- Николь, я боюсь тебя. Ты ведешь себя странно.
- Да пошел ты! Стою, пытаюсь помочь, а он еще жалуется!
Рино улыбнулся, хоть далось ему это с трудом.
- Вот это похоже на тебя уже. Человек становится лучше, когда ему показываешь, какой он на самом деле. Только что в голову пришло. Ладно, послушаюсь тебя. Но впредь не говори такие вещи!- Ренард подмигнул ему,- Это мой стиль.

- Человек, господа, еще не ангел, но уже не животное. И знаете, в чем парадокс? Чем больше он старается быть похожим на ангела, тем в большее животное превращается.
- Ты это о чем?
- О вчерашнем.
- Я никогда не стремился быть ангелом,- впервые за последние 24 часа подал голос Винсент, не оборачиваясь, а все так же сосредоточено стряпая что-то на обед. Из-за стольких часов молчания голос осип и стал будто бы старческим.
«Мне жаль, Винсент,- думал про себя Николас,- Мне правда жаль. Тебя гонят за прошлое, как меня сейчас за настоящее. И ни ты, ни я не можем ничего с этим поделать. Но разве можно наши случаи вообще сравнивать?- но тут же другая мысль посетила его,- Я не раскаиваюсь»
- Знаешь, Ренард, я даже не знаю, как тебе объяснить, что я жалею,- он бросил быстрый взгляд назад и отвел руку, протягивая брату на кончике ножа кусок моркови,- Если тебе угодно, могу официально во всем признаться и нести ответственность. Пусть отец и не позволит суда, но я готов быть судимым.
Рино слушал.
- Да неужели?- скорее, рефлекторно, чем со зла, спросил вызывающе Николас.
- Да, готов,- тот, наконец, обернулся,- Я устал, мы все устали врать. Когда ты только появился на свет… Марика тогда уже сбежала… я всё делал для тебя. Потому что у нас были только мы. Сестрица всеми силами пытается скрыть, что имеет к нам хоть какое-то отношение, отец вовсе не интересуется, а матери нет. Только ты и я, мы – единственные родственники.
- И?- подтолкнул его Рино.
- Я не видел смысла в жизни. Один, мальчишка, которого или ненавидят, или боятся, отец которого – расчетливая машина, а не человек. С рождения имеющий всё, о чем мечтает. Но ты-то виноват в этом не был. Потому я жил ради тебя. Мало что изменилось – я стал презирать, а не бояться жизни. Начал жить вопреки. Кому, чему – без разницы. Да ты и сам видишь. Да, открывать ногами двери – мой конек, но я всегда оглядывался на тебя. Вспомни. Я никогда не желал тебе зла,- он печально улыбнулся,- Если бы я мог, если бы тебе стало легче, я бы навсегда покинул твою жизнь. Если бы ты попросил, я бы покинул твои мысли, твое сердце, слезы, сны, видения, тепло, воспоминания, близость, я бы покинул твое прошлое по единому твоему слову, только бы ты попросил. Потому что всё, что я когда-либо делал, я делал для своего брата. Но мне кажется, что как бы я не объяснялся, как бы не вымаливал, ты не дашь мне прощения. Всё, что я мог, я сказал, будь что будет. Делай что хочешь.
Он вновь отвернулся, чтобы продолжить приготовление обеда.
- А что хочешь ты, чтобы я пожелал?- внезапно спросил Ренард.
- Ничего. Делай свой выбор сам, ты вырос уже. А я бы вернулся назад на 11 лет и не сделал ничего из того, о чем я теперь жалею.
- Если бы ты говорил правду, то…
- А, я сам виноват, что не веришь,- перебил его Винс и хмыкнул,- Имидж, который я годами выстраивал, одним откровенным разговором не сломаешь.
- Я знаю, что ты постоянно врешь,- мрачно заметил Рино,- За что тебя ненавижу более всего в мире. Слышишь? Я тебя ненавижу.
Молчание. Вязкая и долгая, неприятная до ужаса тишина. Она казалась какой-то неловкой, но никто не нашелся, что сказать в этот момент.
Нависшее молчание угнетало, прогоняло из головы всем мысли, просто давя на сознание всем весом сложившейся многосторонней ситуации. Прошел почти час,- а может, минута,- прежде чем тишину нарушил Винсент, словно разбил хрустальный бокал одним словом, разнесшимся звоном по воздуху:
- Прости.
Николас потом удивлялся, как после этого «прости» что-то переменилось в отношениях братьев. Словно канал переключили, так резко всё изменилось. Парень предпочел не вмешиваться, наблюдая за всем со стороны: Рино стал куда более общительным и терпимым к брату, стал хоть изредка улыбаться ему, хоть и немного вымученно. А из взгляда Винсента медленно начал уходить страх и мольба, испуганное подозрение, появившееся с тех пор, как Николас покинул их родовое гнездо. Кажется, отношения налаживались. Одним вечером Рино, проходя мимо Николаса, шепнул, будто невзначай:
- Ты вернул его.
И больше никто не поднимал этой темы никогда.

И как он это умел? Оставаться на расстоянии, но одновременно быть так близко? Появляться, когда нужен, и исчезать как раз тогда, когда хочешь его исчезновения? Откуда он мог знать, о чем ты думаешь, что хочешь сказать? Как мог прочесть на лице всю картину сегодняшнего дня? На самом деле, Николас уж не знал, как вести себя с этим человеком, ведь, как и любой другой, в нем были и плюсы и минусы, но он был определенно талантливее большинства людей. Он любил сидеть в кресле и мечтательно смотреть на собеседника, улыбаясь своим мыслям. Рино смотрел на него поверхностно – этот взгляд, который он называл вульгарным, теперь воспринимался как просто задумчивый, хотя из-за него в любом случае становилось неловко, что невероятно радовало старшего брата. Он приходил рано утром, а уходил поздно вечером, где же пропадал по ночам никогда не говорил, да никто и не интересовался. С помощью Винсента Рино поправлялся довольно быстро, правда, еще долгое время прихрамывал.
Настоящим талантом младшего же Серпента была способность исчезать, находясь на самом видном месте. Растворяться в воздухе, когда двое остальных увлекались спором, а потом напугать внезапно прозвучавшим комментарием. И когда Николас выразил эту мысль вслух, в очередной раз вздрогнув от тихих слов, Рино поднялся с места и прошагал на балкон, будто обижаясь, и парень пошел бы просить прощения, если бы не невзначай брошенный назад взгляд Ренарда, если бы не его улыбка в тот момент. Он и ночами стоял, опираясь на перила.
- Посмотри туда,- сказал он однажды, когда Николас подошел, наконец.
Перед ними открывалась панорама ночного города – сияющие окна, огни, надпись на вершине 53-этажного здания «Национальный Банк», движущиеся точки – фары машин, мелкий бисер уличных фонарей, розовые и зеленые пятна бигбордов, разноцветные неоновые рекламы, которые сливались в размытые пятна. Несколько мигающих огоньков на крыльях темных силуэтов самолетов в ночном небе серого цвета, на котором не было видно ни одной звезды. Силуэты зданий были восхитительными – они не выглядели пустыми скелетами из стекла, как днем, теперь будто сквозь этот пластик пробивалась душа.
- Теперь ты меня понимаешь? Что ты чувствуешь, глядя туда? Только честно.
- Непонятное счастье. Будто что-то безвозвратно потерял и внезапно нашел,- признался тот, прежде чем сам понял это.
- Огни города всегда такие,- в руках он что-то переминал.
Опустив глаза, Николас понял, что Рино медленно складывает из тетрадки в линию бумажный самолетик. Проследив за взглядом, тот усмехнулся.
- Это уже пятый. Считай, что я впал в детство.
- Так у тебя было…
- Ладно, считай, что сейчас время моего детства. Ты всегда так придираешься к словам?
Николас пожал плечами.
- Тебе лучше знать, ты же меня воспитываешь.
- Иди на девять букв,- тот запустил самолетик в сторону огней и тот, описав пару кругов, резко ушел вниз и упал на капот чьей-то припаркованной у перехода машины, а Рино тем временем уже вырвал очередной лист бумаги.
- С каких это пор ты так выражаешься?- наблюдая за тем, как белое пятно, которое было пятым самолетиком, гоняет ветер, спросил Николас,- И почему на девять букв?
- Приятно иногда подурачится. А на девять, чтобы не раскошеливаться трижды на три буквы.
- Ты странно себя ведешь…
- Знаю. Мне просто весело, если честно.
Николас тихо засмеялся:
- Вот, значит, что тебе нужно – ночь, балкон и бумажные самолетики. Как мало для счастья.
- Еще бы чашку чая…
- Сейчас принесу.
Интересно, что же ожидал Николас, когда спрашивал несколько дней назад, какой чай пьет Рино? Крепкий, без сахара или меда, или лимона, без добавок – это бы так подходило его характеру. Или наоборот, до нельзя сладкий, почти приторный, об этом говорила его внешность. Или, из любви к оригинальному, зеленый. С жасмином или специями. Нет, его ожидания не оправдались, в этом он оказался самым обычным человеком: черный чай предпочитал крепким, с двумя ложками сахара, зеленый – чистым, иногда с лимоном. Парень не боялся признать, что в некоторой степени обожествлял своего соседа, потому всё в нем должно было быть не так, как в других, и даже эта заурядность в предпочтении напитков, казалась в его случае чем-то оригинальным.
- Держи,- он поставил кружку, испускавшую густой пар, на перила.
Они были достаточно широкими, чтобы на них уместился даже поднос со сладостями, если кому-то придет в голову мысль так сделать. А такая мысль приходила, когда Ренард сидел за чтением в углу балкона, когда желал побыть наедине с собой. Он вообще был странным, а тогда казался каким-то диким, будто бросал вызов своим видом обществу. Рино тогда впервые на глазах соседа ел сладости. Как сказал Винсент, его брат вообще-то очень любит сладкое, но всё еще следует советы в питании, потому редко употребляет что-то, содержащее сахар или шоколад. Хотя, иногда себя балует. Редко, но много. Опять же, если судить со слов Винсента, это было куда более правильным, чем баловаться часто, но по чуть-чуть.
- Спасибо,- он выглядел совсем обычным, грея руки о чашку, возможно, из-за того, что в слабом освещении центра города выглядел рыжим и смугловатым.
Запустив кружиться еще один самолетик, он напевал что-то под нос. Оставшийся рубец на скуле сейчас казался бесформенным черным пятном, так неудачно не вписывающимся в общую картину.
- Вот блин,- блондин опустил голову, провожая взглядом упавшую от порыва ветра дешевую тетрадь, из которой рвал листки.
- Ты на себя не похож. Что-то случилось?
- Настроение хорошее, тебе этого мало? Ты меня развеселил своим ответом «будто что-то потерял и внезапно нашел».
- Развеселил?
- Угу…
- Слушай, Рино, а ты вообще когда-нибудь смеешься?
Было видно, что тот растерялся. Интересно, с каких пор он перестал играть в своем театре и начал показывать свои настоящие эмоции? Что-то тут не то…
- Нет,- ответил он,- У брата спроси, я не смеюсь.
- Почему?
- Кто же тебе скажет?- он отвернулся, пожав плечами,- Я и сам не знаю.
- Давай, Рин', мне интересно услышать, как ты смеешься.
- Ни за что!
- А если я заставлю?- вызывающе спросил он.
- Это как же ты собираешься заставить меня смеяться?- кажется, он принял вызов.
- Ну, к примеру, перечисляя способы, какими я собираюсь это сделать,- предположил Николас.
Ренард улыбнулся.
- Надо же, почти заставил. Молодец, возьми на полке пирожок.
- Нет, ну ты совсем на себя не похож. Что с тобой сегодня?
- Неужели счастье столь парадоксально? Почему я не могу хоть сегодня побыть не ангелом, коим меня величаете вы оба, с братом, а простым человеком, и порадоваться, глядя на ночной город, за любителей ночной суеты?
Николас усмехнулся. Да, такой стиль разговора не свойственен Ренарду, конечно, он любит вещать длинные монологи, но только если в разговоре есть конкретная тема, а так, болтать ни о чем он не любил, в большинстве случаев сохраняя тишину.
- Почему ты так разболтался?- выразил вслух свои мысли Николас,- Обычно ты не поддерживаешь пустой болтовни.
- Я сегодня сродни открытой книге – стоит только провести пальцем по корешку, и…
- Слушай, не надо про пальцы в моем присутствии.
- …и вновь, выражаясь в тех же эпитетах, книга – это зеркало, и взглянувшая в нее обезьяна апостола не увидит. Георг Кристоф Лихтенберг.
- Мне показалось, или ты меня с обезьяной сравнил только что?- после короткой паузы спросил Николас.
- Что и требовалось доказать,- усмехнулся Ренард.
- Слушай, я сейчас обижусь и дам тебе в ухо, писатель.
- Писатель? Меня всегда поражало следующее: люди, наделенные воображением, творцы, напрочь лишены острого художественного чутья в искусстве, взгляда, подмечающего пластическую красоту, у тех же, кто этим обладает, нет ни выдумки, ни творческого дара. Они – всего лишь критики.
Жаль, что они стояли на одиннадцатом этаже. Парк находился рядом, а сейчас как нельзя кстати пригодилось бы пение сверчков.
- Ты это к чему сказал-то?- наконец, спросил Николас,- Сам хоть понял что сказал?
- Хм, я просто дал тебе сравнить то, как я обычно общаюсь с тем, как веду себя сейчас. Что тебе больше по душе? Чего возникаешь, думаешь, я не знаю, что тебе приятно со мной просто так поболтать? Зачем ты ищешь причины моему поведению? Может, я просто решил ненадолго выйти из привычной роли и стать чуточку другим?
- Во всем этом меня смутило слово «чуточку»,- честно ответил ему тот,- Не был бы ты собой, я бы точно тебя привел в чувство хорошим подзатыльником.
- А знаешь, почему ты этого не делаешь?
- Ну-ну?
- Потому же, почему на меня твои байкеры руку больше не поднимут. Я не отвечаю ударом на удар, и люди этого боятся. Потому что я сам обидчика не прощу и не дам ему простить себя.
- Ты выглядишь довольным. Сам только что додумался, я прав?
- Абсолютно,- по слогам произнес он,- Хотя, говоря «я» мы ошибемся. Скорее «мы», потому как ни один человек не может прийти к выводу самостоятельно, он обязательно будет отталкиваться не только от своего опыта, но и от опыта и мыслей других.
- Ты что, вернулся?- притворно радуясь, воскликнул Николас.
- Вот черт, заставил всё-таки размышлять вслух. Ладно, я снова пытаюсь быть обычным человеком, парнем 25 лет. Что скажешь?
- Скажу, что иду спать,- он развернулся,- Пока.
Николас пошел в квартиру, удивляясь резкой переменой в настроении друга, который всё так же стоял и тихо пел:
- Сыпь, гармоника! Скука… скука… Гармонист пальцы льет волной… Пей со мной, паршивая сука, Пей со мной!